Лев Сидоровский: Разящее и мудрое перо, или 130 лет назад родился Илья Эренбург
25 января 2021
130 лет назад родился Илья Григорьевич Эренбург. Это имя хорошо запомнил я еще мальчишкой, потому что тогда, в военную пору, «Восточно-Сибирская правда» регулярно перепечатывала его статьи из «Красной звезды», «Правды», «Известий», и, случалось, учительница на уроке их нам, малышам, читала вслух... Казалось бы, совсем не предназначенные для детского уха, они, тем не менее, наши души будоражили... В общем, Илья Эренбург для нас был в одном ряду со знаменитым радиодиктором Юрием Левитаном...
Ну а потом мне довелось открыть его повести, романы, а мемуары под названием «Люди, годы, жизнь», без преувеличения, стали моей настольной книгой, воистину «энциклопедией XX века», к которой с начала 60-х и до сего дня обращаюсь постоянно. Вот и всякий раз перед поездкой в Париж снова эти страницы перелистывал – дабы потом там опять пойти по его адресам...
Весной 1965-го, когда страна готовилась отметить двадцатилетие Победы, я позвонил Эренбургу с просьбой об интервью для газеты «Строительный рабочий», к которой тогда, увы, имел прямое отношение. Как мне показалось, Илья Григорьевич на том конце провода аж вздрогнул: «Что за корявое название! Кто такое придумал? Почему не просто "Строитель"?» Я сказал, что придумал Ленинградский обком КПСС. Он вздохнул: «Да, дикость. Простите, но вынужден вам отказать – много работы, а возраст немалый, надо спешить. К тому ж прихворнул...» Спустя два года его не стало...
Родился он в Киеве, но скоро стал москвичом. Рядом с пивоваренным заводом, где отец был директором, располагался дом Толстого, и мальчик часто видел, как Лев Николаевич гулял по Хамовническому и Божениновскому переулкам. Обнаружив в кладовке комплект «Нивы» с «Воскресением», прочел роман залпом и подумал: «Толстой знает всю правду». Однажды Толстой пришел на завод и попросил отца показать, как варят пиво. Они обходили цехи, Илюша не отставал ни на шаг. Ему было обидно, что великий писатель, оказывается, ростом ниже отца. Толстому подали в кружке горячее пиво. Попробовал, сказал: «Вкусно» – и вытер рукой бороду. Объяснил отцу, что пиво может помочь в борьбе с водкой. Наступил 1905-й. В гимназии мальчик познакомился с Бухариным. Тот был старше на три года и вовлек юного приятеля в революционную деятельность: Илья распространял листовки, выполнял поручения большевистского подполья. В 1908-м «районного агитатора» арестовали и после пяти месяцев тюрьмы выпустили под залог. Желая избавиться от пристального наблюдения полиции, уехал (все-таки как тогда это было просто!) в Париж. Там оказался на собрании большевистской группы, где выступал Ленин.
Илья попросил слова и в чём-то оратору возразил, однако получил приглашение в гости. Назавтра разыскал дом на улице Бонье. Слушая его, Ленин несколько раз повторил Крупской: «Вот прямо оттуда... Знает, чем живет молодежь...» Потом его накормили. Много лет спустя Илья Григорьевич прочтет в воспоминаниях Надежды Константиновны про то, как Владимир Ильич отозвался о первой книге их юного парижского гостя, чья партийная кличка была Лохматый: «Это, знаешь, Илья Лохматый, – торжествующе рассказывал он. – Хорошо у него вышло». Оказавшись в Вене, общался с Троцким. Но скоро профессиональные революционеры надоели ему своей нетерпимостью и узкой замкнутостью на одних и тех же вопросах революционной тактики. В общем, в партийной работе разочаровался, от большевиков откололся, и вообще место «политики» в его жизни с той поры заняла поэзия.
В кафе «Вашетт» официант с благоговением показал продавленный диван: «Здесь всегда сидел господин Верлен...», и он написал о «бедном Лелиане» (так называли Верлена в старости): «За своим абсентом, молча, тёмной ночью // Он досиживал до утренней звезды, // И торчали в беспорядке клочья // Перепутанной и грязной бороды...» Один за другим выходили его поэтические сборники («Стихи», «Я живу», «Вздохи из чужбины»), получившие благоприятные отзывы Брюсова. Переводил Верлена, Вийона, Рембо, Аполлинера... За чтением и сочинением стихов целыми днями просиживал в кафе «Ротонда» на Монпарнасе, где собирались Пикассо, Ривера, Модильяни, Шагал, Сутин, Аполлинер, Жакоб, Волошин... Какое волнение ощутил я, оказавшись в тех же стенах. И теперь в моем доме, под стеклом, – салфетка из «Ротонды» с автографами постоянных посетителей знаменитого кафе, среди которых, конечно, и роспись Эренбурга.
Много путешествовал: Голландия, Бельгия, Италия...Когда началась Первая мировая, пытался записаться во французскую армию, но по здоровью был забракован. Стал писать для российских газет о событиях на Западном фронте, выезжая под Верден, в другие опасные точки.
Узнав об отречении царя, возвратился в Москву. В начале 1918-го издал поэтический сборник «Молитва о России», где нарастающий в стране хаос принял образ умирающей матери, над которой глумятся большевистские варвары. Его стихи нравились Маяковскому, Пастернаку, Мандельштаму. Ведал устройством быта беспризорников. Мучился над вопросом: что ждет Россию?
Возник замысел романа, но сосредоточиться на этой работе в Москве не получалось. Благодаря Бухарину стал одним из первых, кто выехал за границу с советским паспортом. В бельгийском городке Ля Панн за двадцать восемь дней создал «Необычайные приключения Хулио Хуренито и его учеников».
О чем роман? Некий мексиканец Хулио Хуренито (дань дружбе с Диего Риверой), претендующий на роль учителя жизни, собрав учеников разных национальностей, отправляется путешествовать по Европе, Африке и Советской России. Цель – подорвать священные мифы Европы, ее самодовольные представления о религии и политике. Участникам вояжа становится ясно, что главными проблемами XX века (автор в этом был убежден в 1921-м!) будут немецкий фашизм, советский тоталитаризм и еврейский вопрос. Первые два, хоть и замешаны на разных идеях господства – националистической и интернациональной, тем не менее, обнаруживают немало сходных черт. Евреи же оказываются врагами и тех, и других. Причем массовые убийства евреев Эренбург на этих страницах предвосхитил. Даже угадал, что к Японии будет применено сверхмощное оружие.
Потом, перебравшись в Берлин, он написал сборник новелл «Тринадцать трубок» и несколько романов: «Жизнь и гибель Николая Курбова», «Трест Д.Е.», «Любовь Жанны Ней» – всё это было занимательно по сюжету, высмеивало как советские, так и европейские нравы, вызывало яростные споры. Ну а вслед за тем явились на свет Божий его парижские романы: «Рвач», «В Проточном переулке», «Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца». В конце 20-х годов осознал, что поднимающему голову фашизму реально может противостоять только сталинский тоталитаризм, между которыми «нет даже полоски ничьей земли».
В 1932-м стал парижским корреспондентом «Известий», а это сделало его в Европе (где книги Эренбурга вовсю издавались) из частного лица официальным представителем писателей, ставших на сторону Советской власти. Одновременно через него же Советы получили возможность устанавливать прямые контакты с европейскими интеллектуалами, чем не раз пользовались в политических целях. Но, кроме газетной работы, Илья Григорьевич в ту же пору «выдал на гора» и очередные романы «День второй», «Москва слезам не верит», «Не переводя дыхания», «Книга для взрослых».
Обстановка в мире была неспокойной – фашизм всё больше поднимал голову, и Эренбург направил Сталину письмо, в котором предлагал создать максимально широкую антифашистскую организацию писателей, которая должна стать центром общественной антинацистской коалиции. Идея Сталину понравилась. А европейские интеллектуалы уже били тревогу: ведь пророчества Эренбурга из «Хулио Хуренито» начинали сбываться! Увы, Всемирный конгресс писателей в защиту культуры, состоявшийся в Париже, ради которого Илья Григорьевич сделал немало, реального столкновения с фашизмом не предотвратил.
Спустя год, в 1936-м, Эренбург отправился в сражающуюся Испанию не только как газетчик, но и как политик, использующий свои связи для укрепления левых сил. Там он подружился с личным эмиссаром Сталина Михаилом Кольцовым, главой советской дипломатической миссии Марселем Розенбергом, советским консулом в Барселоне Владимиром Антоновым-Овсеенко. Спустя два года, оказавшись после поражения республиканцев на короткое время в Москве, Эренбург стал свидетелем судилища, приговорившего его старого друга Бухарина к расстрелу. Та же участь ждала Кольцова, Розенберга, Антонова-Овсеенко... Вернулся в Париж и наблюдал, как 14 июля 1940 года туда вошли оккупационные немецкие войска. Об этом он скоро поведает в романе «Падение Парижа».
В трагические дни Великой Отечественной он написал стихи, в которых были такие строки: «Они накинулись. Неистовы, // Могильным холодом грозя, // Но есть такое слово "выстоять", // Когда и выстоять нельзя». Все без малого четыре года он, уже весьма не молодой человек, – блистательный корреспондент «Красной звезды». Про ту его работу можно поведать много, но я из тысяч свидетельств приведу лишь два. Первое принадлежит Константину Симонову:
«В одном из больших объединенных партизанских отрядов существовал следующий пункт рукописного приказа: "Газеты после прочтения употреблять на раскрутку, за исключением статей Ильи Эренбурга". Это поистине самая краткая и самая радостная для писательского сердца рецензия, о которой я когда-либо слышал. Когда думаешь об Эренбурге, хочется, прежде всего, сказать, что он принят на вооружение нашей армии...»
Второе – маршалу Баграмяну: «Перо Эренбурга воистину было действеннее автомата».
Да, его перо было не только разящим, но и мудрым. И на Нюрнбергском процессе присутствовал он по праву.
К тому же вместе с Соломоном Михоэлсом, Перецом Маркишем, Давидом Бергельсоном Эренбург стоял во главе Еврейского антифашистского комитета, который в нашу общую Победу тоже внес немалую лепту. А потом стал работать над «Чёрной книгой» – сводом документов о катастрофе советских евреев во время немецко-фашистской оккупации. Но в 1947-м «Чёрная книга» в СССР была запрещена. Следом – убит Михоэлс, разогнан Государственный Еврейский театр, ликвидирован ЕАК, уничтожены почти все, кто туда входил. Началась эпоха позорной борьбы с «безродным космополитизмом», завершившаяся преступным «Делом врачей».
Почему Сталин заодно не уничтожил и Эренбурга? Наверное, потому, что этого мудрого, авторитетного далеко за пределами Советской страны человека можно было демонстрировать перед всем Западным миром в качестве главного доказательства того, что антисемитизма в СССР якобы нет. Тем более что Илья Григорьевич, создавший в ту пору романы «Буря» и «Девятый вал», как посланец своей страны вовсю колесил по Земному шару, весомо участвуя в движении сторонников мира.
Удивительная способность подбирать нужное слово не подвела его и в 1954-м, когда выпустил повесть «Оттепель», давшую название целому периоду в общественно-политическом развитии страны. Ну, а с трудом продиравшаяся сквозь цензуру многотомная мемуарная книга «Люди, годы, жизнь», где, в частности, впервые появились творческие портреты Цветаевой, Мандельштама, Таирова, Фалька, Михоэлса, Мейерхольда, Модильяни, Аполлинера, Пикассо, Жакоба, Десноса, Паскина, Риверы, Шагала, дала толчок развитию самиздата: по рукам стали ходить сборники упомянутых им писателей, поэтов, репродукции творений «запрещенных» художников.
После отставки Хрущева начало набирать обороты правозащитное движение, и Эренбург многим диссидентам оказывал поддержку. Вот и письмо в защиту Синявского с Даниэлем подписал, а также письмо-протест против готовящейся реабилитации Сталина.
Его ненавидел Кочетов (кто теперь помнит этого ничтожного автора творения под названием «Секретарь обкома»?), на него лил грязь Шолохов.
Он скончался в 1967-м, 31 августа. Это был второй день судебного разбирательства по делу диссидента Владимира Буковского. Опасаясь, чтобы похороны не превратились в очередное выступление против цензуры, официально ни о гражданской панихиде, ни о месте погребения власти не объявили. Тем не менее людей, чтобы проститься с Ильей Григорьевичем, пришло (как подсчитали наблюдатели из КГБ) никак не меньше пятнадцати тысяч...
Автор: Лев Сидоровский
Возрастное ограничение: 16+
Все статьи автора
В наших соцсетях всё самое интересное!
