Лев Сидоровский: 145 лет назад, 27 мая 1877 года, родилась Айседора Дункан
27 мая 2022
Когда в майский день 1877-го Айседора Анджела Дункан явилась на белый свет, мать будущей звезды европейских сцен постигло сразу два разочарования
Хороший поэт Всеволод Александрович Рождественский, с которым четверть века я общался, однажды рассказал, как летом 1924-го под небом Детского Села (так тогда большевики переименовали Царское) вместе с Сергеем Есениным участвовал в литературном вечере.
Остались там заночевать. Просыпается Рождественский утром – Есенина нет. Переполошился, рванул на поиски. Обнаружил друга у памятника, где кудрявый лицеист – на скамье. Есенин улыбается: «Проснулся ни свет, ни заря, открыл окошко – сирень прёт в лицо! Потянуло на волю. Выбрался через окно. Иду – ни души. И захотелось повидать Пушкина, сказать ему: «Доброе утро!» И добавил: «Айседора бы этого не поняла».
Когда в майский день 1877-го Айседора Анджела Дункан явилась на белый свет, мать будущей звезды европейских сцен постигло сразу два разочарования: первыми звуками, которые она, едва оправившись от родов, услышала, были яростные вопли с улицы вкладчиков банка её мужа, сбежавшего накануне с их сбережениями невесть куда; а, во-вторых, увидела она сразу, как новорожденная почти конвульсивно молотит воздух ногами.
Всхлипнув, призналась акушерке: «Я так и знала, что родится монстр. Этот ребёнок не может быть нормальным, ведь он прыгал ещё в моей утробе! Это всё наказание за грехи её отца, негодяя Джозефа». Однако и без помощи жулика-папаши учительница музыки сумела младшую доченьку и троих старших ребятишек поставить на ноги, дать им образование. Впрочем, Айседора уже в тринадцать школу бросила, потому что её влекли музыка, танец.
Так что спустя пять лет из родного Сан-Франциско умчалась в Чикаго, где стала выступать в ночных клубах. И чуть было не вышла замуж за своего поклонника – огненно-рыжего, бородатого обольстителя, сорокапятилетнего поляка Ивана Мироски. Увы, скоро выяснилось, что он женат и тоже беден. Этот первый неудавшийся роман заставил её в трюме судна для перевозки скота покинуть Америку.
И, оказавшись в чопорном Лондоне, поняла, что покорить здешние светские салоны при столь жёсткой конкуренции можно лишь чем-то сногсшибательным. Классический балет, к которому все уже привыкли, тут не поможет: грация и артистизм Кшесинской и Павловой слишком академичны и к тому же предполагают долгую, изнурительную муштру уроками.
Однажды под крышей Британского музея на глаза ей попалась огромная античная ваза, вывезенная из Афин, на которой изображена в танце обольстительная гетера: лёгкий наклон головы, развевающиеся складки туники, взлетевшая в изящном жесте рука. Вот то, что надо! Быстро заразила озарившей её идеей (танец должен быть символом свободы, продолжением естественной грации, говорить языком эмоций, а не раз и навсегда отрепетированных жестов) известную «светскую львицу» – актрису Кемпбелл, и та на одном из частных приёмов преподнесла свою протеже как «экзотическую закуску». И не прогадала: дерзкая Айседора, выступившая босиком и в тунике вместо пачки, сумевшая во многом скопировать древнегреческую пластику, увидела в глазах зрителей восхищение.
И далее, день за днем, её танец продолжал всех шокировать и изумлять. Слава о гениальной «босоножке» быстро переметнулась через Ла-Манш, и в 1903-м на гастролях в желанной Греции, которая принимала гостью очень горячо, Айседора это своё мастерство пластической импровизации ещё больше отточила. Здесь под её началом на холме Конапос возник храм для проведения танцевальных занятий, где выступления Дункан сопровождал хор из ею же отобранных десяти мальчиков-певцов. С ними потом давала концерты в Вене, Мюнхене, Берлине. Да, перед ней открылись лучшие сцены Европы. Она уже привыкла к неизменному шквалу оваций и морю цветов. А газетчиков всё больше заинтересовывала её бурная личная жизнь.
Мужчин она выбирала сама, причём с отменным вкусом. Так, в Будапеште открыла для себя того, кто в её сердце навсегда запечатлеется как «Ромео»: талантливый актёр Оскар Бережи возлюбленным оказался очень страстным, и у них уже состоялась помолвка, но вдруг красавец-мадьяр связи с танцовщицей предпочёл карьеру. Потом писатель и педагог Хендрик Тоде тоже сломался под тяжестью ханжеской морали и после первого же скандала законной супруги с Айседорой расстался. Затем её сердце покорил уже помолвленный с другой Эдвард Гордон Крэг (для неё – Тедди), талантливейший театральный режиссёр-модернист, который метался от одной возлюбленной к другой, разрывался между запутанными финансовыми делами Айседоры и собственным творчеством, однако любили они друг друга безумно. И у двадцатидевятилетней танцовщицы появился долгожданный ребёнок, доченька Дердри, что в переводе с кельтского означает «печаль».
Отмучившись после тяжких родов, Айседора сделала заявление, подхваченное феминистками: «Кто придумал, что женщина должна рожать в муках? Я не хочу слышать ни о каких женских общественных движениях до тех пор, пока кто-нибудь не додумается, как сделать роды безболезненными. Пора прекратить эту бессмысленную агонию». Но не успела порадоваться своему материнству, как её столь обожаемый Тедди женился на той самой прежней Елене.
В конце 1907-го дала несколько концертов в Санкт-Петербурге, где встретила Станиславского. Видя, как он восхищён ею, решила форсировать события, но сама же всё испортила. В автобиографии так описывает этот эпизод, когда однажды поцеловала Константина Сергеевича в губы: «У него был страшно удивлённый вид. Глядя на меня, с ужасом воскликнул: "Но что же мы будем делать с ребёнком?!" – "Каким ребёнком?" – поинтересовалась я. "Нашим, конечно". Я расхохоталась, а он посмотрел на меня с грустью и ушёл».
Она по-прежнему оставалась одинока. Однажды, когда сидела в своей гримёрной, вошёл мужчина с вьющимися светлыми волосами и бородой, статный и уверенный. Представился: «Парис Юджин Зингер». В мозгу у Айседоры пронеслось: «Вот он, мой миллионер!» Расточительную и эксцентричную танцовщицу всегда выводили из состояния равновесия неоплаченные счета, которых было много: так нуждавшаяся в детстве, теперь она любила жить шикарно. В общем, состоятельный поклонник (Лоэнгрин, как называла его Дункан, был сыном одного из изобретателей швейной машинки, унаследовавшим огромное состояние) пришёлся очень кстати. Он баловал её нежнейшей заботой, дорогими подарками и совместными путешествиями. У них родился Патрик, и она ощущала себя почти счастливой. Но Зингер оказался очень ревнивым, а Айседора не собиралась полностью отказываться от трудно обретённой самостоятельности, да и от флирта с другими мужчинами. К тому же постоянно подчеркивала, что её нельзя купить. Они расстались.
В том же январе 1913-го, на гастролях по России, ей начали мерещиться то похоронные марши, то два детских гробика среди сугробов. Лишь когда в Париже наконец увидела сына и дочку, немного успокоилась. Отправила детей с гувернанткой в Версаль, и по дороге случилась трагедия: вдруг заглох мотор, шофёр вышел проверить, что за поломка, но тот так же внезапно заработал – и автомобиль, сбив водителя с ног, свалился в Сену. Погибли все.
От этой утраты не оправилась никогда. Однажды, гуляя по берегу, увидела, как её дети, взявшись за руки, медленно зашли в воду и исчезли. Зарыдав, Айседора бросилась на землю. Над ней склонился молодой человек. «Спасите мой рассудок, подарите мне ребёнка», – прошептала Дункан. Молодой итальянец был уже помолвлен, и ребёнок, который после их короткой связи появился на свет, прожил всего несколько дней.
И тут ей вдруг представился шанс начать жизнь с чистого листа. В 1921-м нарком просвещения Луначарский официально предложил Дункан открыть в Москве школу танца, пообещав финансовую поддержку. В ответ она первой из артисток Запада приветствовала новое революционное государство, куда не то что поехала – побежала! Но от себя далеко не убежишь: в Советской России её настигла новая роковая страсть.
На одном из приёмов, организованном в особняке, который выделили для школы «экспериментального балета», появился златокудрый Сергей Есенин. Он был околдован: не зная по-английски ни слова, снял обувь и станцевал какой-то дикий танец. Но Айседора всё поняла: она гладила его по голове, повторяя всего два русских слова – «ангель» и «чьорт». Через три часа после знакомства вместе укатили в колдовскую русскую ночь. Ей было сорок четыре, ему – двадцать шесть. Но их страсть стала дикой, изматывающей. Могло ли у них случиться духовное слияние? Трудно сказать, ведь Есенин говорил лишь по-русски, она же на чужом языке с трудом выучила только десяток слов. Поэт сходил с ума от её огненного, под мелодию «Интернационала», танца с шарфом, когда алое полотнище вилось вокруг жаркого тела женщины, аллегорически символизируя бурю революции над вечно юной землёй, дающей жизнь.
Но их совместная идиллия быстро кончилась: «московский озорной гуляка» Айседору и любил, и ненавидел. Великая обольстительница, своим творчеством утверждавшая в искусстве великую простоту и женскую свободу, по-бабьи сносила всё – и его безумные порывы, и загул. Даже поймав едва не угодивший ей в голову сапог, всё повторяла сквозь поток слёз по-русски: «Серьожа, я тьебя люблью…» А он, вырываясь из её объятий, прятался у друзей, посылал телеграммы, что всё кончено, но, охваченный нежностью и раскаянием, снова возвращался и, когда припадал лицом к её коленям, она опять запускала пальцы в его кудри.
Чтобы вырвать любимого из бесконечных загулов, чтобы избавить его от ругани со стороны представителей литературного бомонда Страны Советов, в 1922-м оформила с Есениным брак и увезла в Европу. Никогда до этого не бывшая замужем, она впервые, пожалуй, была счастлива. Однако там, «за бугром», он загрустил ещё больше. Пообщавшись в Париже с русскими эмигрантами, писал: «Снова здесь пьют, дерутся и плачут под гармоники жёлтую грусть. Проклинают свои неудачи, вспоминают Московскую Русь».
Потом в Америке их встретили – словно большевистского «троянского коня» в сфере культуры – с большой опаской. Дункан это не смутило: плюнув на высший свет, «красная Айседора» стала выступать в пролетарских кварталах. Её принимали «на ура», жизнь ей улыбалась. Но всё это быстро закончилось. Потому что, когда пресса назвала Есенина «молодым мужем Дункан», он, разъярённый, запил снова – до беспамятства, до погромов в ресторанах. И однажды, заплатив по счетам его «гуляний», Айседора не выдержала: «Go home!»
Он уехал, но с бельгийской границы, не вынеся разлуки, вернулся. Увидев любимого, она показала ему на грудь: «Здесь у тебя Христос!» А потом – на лоб: «А здесь у тебя дьявол!».
И всё-таки они расстались…
Про трагическую кончину Есенина узнала в Париже. Сбежавшимся журналистам сказала: «Я оплакиваю его смерть с болью и отчаянием». Годом позже, получив извещение из московского суда о том, что как официальная вдова наследует гонорары за все его стихи, от наследства отказалась – в пользу матери и сестёр поэта.
Пыталась забыться в танце. Как свидетельствовал Максимилиан Волошин: «Айседора танцует всё, что другие говорят, поют, пишут, играют и рисуют. Она танцует "Седьмую симфонию" Бетховена и "Лунную сонату", она танцует "Primavera" Боттичелли и стихи Горация». На это уже была скорее оглядка на прошлое, нежели настоящая жизнь. Даже короткий роман с молодым русским пианистом Виктором Серовым, воскресить её не смог.
Утро 14 сентября 1927 года встретила в Ницце. Обмотав шею длинным пурпурным шарфом, села в машину. Крыльев над колёсами не было, и, когда Айседора закинула конец шарфа через плечо, тяжёлая бахрома зацепилась за заднее колесо. Шофёр выжал сцепление – и этот алый аркан её мгновенно задушил.
Автор: Лев Сидоровский, Иркутск - Петербург.
на фото: Айседора и Сергей Есенин.
Возрастное ограничение: 16+
Все статьи автора
В наших соцсетях всё самое интересное!
