Гиацинтов: как начинается Гражданская война
30 ноября 2021
Гиацинтов родился в Царском Селе 10 ноября 1894 года, за двадцать шесть лет до «внутренней капитуляции» Врангеля.
«Глагол» продолжает еженедельные публикации обзоров иркутского историка и журналиста Владимира Скращука о редких книжных изданиях, многие из которых сохранились в Иркутске в единственном экземпляре.
Гиацинтов Э.Н. Записки белого офицера. СПб: «Интерполиграфцентр СПбФК», 1992. 267 с.
11 ноября 1920 года генерал Петр Врангель отдал приказ об эвакуации из Крыма остатков армии, а также «семей военнослужащих, чинов гражданского ведомства, с их семьями, и отдельных лиц, которым могла бы грозить опасность в случае прихода врага». За четыре дня (13-16 ноября) из Севастополя, Ялты, Евпатории и Керчи вышли 126 военных и торговых судов, на которые погрузили более 140 тысяч человек. Так завершилась одна из страниц Гражданской войны, о начале которой до сих пор спорят в России.
Чем больше проходит времени и чем дальше от профессиональной исторической науки находятся участники дискуссии, тем чаще можно слышать проклятия в адрес революционеров «всех мастей», «развязавших кровопролитие». Значительную часть этих споров нельзя даже цитировать в нормальном СМИ, потому что Роскомнадзор получит возможность закрыть издание за разжигание межнациональной розни, антисемитизм и пропаганду войны. Объяснять что бы то ни было, рассказывая, например, о расстреле юнкерами в Кремле сдавшихся и безоружных солдат Двинского полка (уже 9 ноября) бесполезно. А всем остальным полезно ознакомиться с документом, который по современным юридическим понятиям тянет на полноценную явку с повинной. Автора воспоминаний, Эраста Гиацинтова, никто за язык не тянул – он писал в Праге, в 1926 году, и даже гордился своими поступками.
Гиацинтов родился в Царском Селе 10 ноября 1894 года, за двадцать шесть лет до «внутренней капитуляции» Врангеля. В первом из своих мемуаров, не образующих последовательное произведение, он рассказывает о своих предках. Самый первый из известных ему прадедов в середине XVIII века перешел с духовной службы на военную, и к концу века род стал дворянским. Прадедушка был бы не очень доволен своим внуком: окончив в 1912 году Николаевский кадетский корпус, он перешел в Константиновское артиллерийское училище, которое должен был закончить по третьему разряду – за пьянство и нарушение дисциплинарных требований. Третий разряд означал, что выпускник будет служить максимум унтер-офицером, пока не выслужит производство в офицерский чин. Начавшаяся война обнулила наказание, Гиацинтов получил погоны поручика.
Как многие кадровые офицеры, успевшие закончить училища до начала Первой мировой войны, он очень гордился тем, что пережил «цук» - чудовищные по тупости «неуставные отношения», практиковавшиеся в самых элитных учебных заведениях Русской императорской армии. Несмотря на очевидную бессмысленность и жестокость этой традиции, автор мемуаров помнил каждый вбитый в него куплет крайне похабной кадетской песенки до самой смерти.
Гиацинтову на войне крупно повезло – он воевал в Галиции, где РИА противостояли менее стойкие, чем немцы, части многонациональной австрийской армии. За три года войны он получил орден св. Станислава двух степеней, св. Анны трех степеней и орден св. Владимира, что считалось полным набором, доступным штаб-офицеру. Несмотря на очевидный бардак со снабжением, частое отсутствие снарядов и даже простой поваренной соли (видна забота царская о войсках), в целом война Гиацинтову нравилась. И он никак не мог понять, почему летом 1917 года солдаты пехотных частей расхотели воевать.
Сравнивать положение артиллерии и пехоты в нормальной армии действительно трудно: в артиллерию набирают наиболее образованных или по крайней мере лучше обучаемых, артиллерию держат как можно дальше в тылу и поручают стрелять с закрытых позиций, в то время как пехоту бросают в штыковую атаку по поводу и без. В РИА зачастую бывало не так – как в русско-японскую войну привыкли расставлять батареи на открытых позициях, так вплоть до Гражданской продолжали бравировать безграмотной офицерской храбростью, стреляя с минимальной дистанции и без всякого прикрытия. Тем не менее, факт остается фактом: пехота отказалась воевать гораздо раньше, чем к тому же выводу пришли артиллеристы Гиацинтова.
В июле 1917 года наиболее сложное на Юго-Западном фронте положение сложилось в 46 стрелковой дивизии, а в самой дивизии – в 181-м Остроленском полку. Вопреки еще одному штампу современных поклонников «белой идеи», этот полк не был тыловой частью, где солдаты разлагались от безделья и революционной пропаганды. Как раз напротив: во время Таневского сражения 18-25 июня 1915 года 25-й армейский корпус (в составе которого находился полк) своевременным контрударом остановил наступление австро-венгерских частей, а в 1916 году за успешную контратаку командир полка получил орден св. Георгия. Так что речь идет о закаленных ветеранах и пусть не одном из лучших, но вполне боеспособном подразделении.
И вот когда полк, не покидая позиций, потребовал начать мирные переговоры и прекратить войну, вышестоящее командование отправило против него карательный отряд, сформированный из наиболее надежных подразделений – артиллеристов и донских казаков. Гиацинтову выпал жребий командовать сводной батареей, в которую включили по одному орудию от каждой батареи дивизиона. Вот его собственный рассказ о дальнейших событиях, случившихся 12 (24 по новому стилю) июля 1917 года. (В скобках даны расшифрованные историками названия частей и фамилии участников событий, которые сам Гиацинтов не хотел называть).
«Я рассказал офицерам все, что узнал сам, а затем, собрав людей, сказал им, что идем в карательным отряд и поэтому я их предупреждаю, что не только неисполнение приказания, но даже всякая заминка будет мною караться беспощадно.
Выбрав открытую позицию приблизительно в версте от рощи, я послал донесение командиру отряда и приказание старшему офицеру на рысях вести батарею. Светало. В роще не было заметно никакого шевеления. На лугу перед рощей мирно паслись спутанные лошади мятежного полка. Когда подошла батарея, было совсем светло. Указав каждому орудию точку наводки, я приготовился к открытию огня. Минут через десять к позиции подъехал полковник Т(опилин) в сопровождении сотни казаков и эскадрона кавалерии. Я доложил ему, что все готово. Мятежники нас еще не заметили и продолжали спать мирным сном. Было 5 часов 20 минут, когда полковник Т(опилин) приказал мне открыть огонь.
Подавая команды, я наблюдал за солдатами. Они работали, как на учении, только лица у всех крайне напряженные. Я скомандовал правому орудию огонь. Наводчик зажмурил глаза и дернул за шнур. Почти вслед за выстрелом перед рощей поплыло белое облачко разрыва. Прибавив прицел, я дал выстрел вторым орудием. Снаряд разорвался на самой опушке. Не давая времени опомниться ни своим солдатам, ни мятежникам, я дал очередь (каждое орудие стреляет по одному разу одно за другим, начиная с какого-нибудь фланга). Разрывы пришлись по палаткам. В один миг вся роща ожила. Суматоха поднялась невероятная; кто хватался за винтовку, кто просто под влиянием панического ужаса метался от одного дерева к другому без всякого толку. После первых выстрелов я уже не сомневался, что батарея будет стрелять до тех пор, пока я этого захочу.
За первой очередью я начал обстреливать всю рощу, причем три орудия стреляли гранатами, а три - шрапнелями. Из рощи начали доноситься ружейные выстрелы. В одном месте затарахтел пулемет. Над нами засвистели пули. Я усилил огонь, начав стрелять беглым огнем (все орудия стреляют вместе). Огонь моментально стих. Из рощи стали выбегать отдельные группы, но так как они были с винтовками, их загонял обратно пулеметный огонь спешенной кавалерии. Номера у орудий до того увлеклись стрельбой, что, как видно, совершенно позабыли, по кому они стреляют. В человеческих фигурах, бегающих между деревьями, они видели только мишень для стрельбы. Предвидя это, я с тревогой ждал только первых выстрелов, отлично зная, что потом солдаты будут увлечены стрельбой с открытой позиции.
Минут через пять после открытия огня полковник Т(опилин) приказал мне прекратить стрельбу. Он решил дать десятиминутную передышку. Если же в течение этих 10 минут не будет выкинут белый флаг или мятежники не выйдут из рощи без оружия, то обстрел возобновится. В случае открытия второго обстрела решено было продолжать его без перерыва до сдачи. …
Командир отряда держал перед собой часы. Минутная стрелка медленно подвигалась к назначенной цифре. У моих солдат лица были оживленные, даже можно сказать веселые. Они с интересом ожидали исхода дела. До десяти минут оставалось только две. Я скомандовал - «номера к орудиям». Со стороны рощи этот подход к орудиям был встречен гулом голосов. Раздалось несколько ружейных выстрелов. Три первых орудия я навел по правому митингу, а три левых - по левому. Все орудия на этот раз были заряжены гранатами. Из рощи не могли не видеть этих грозных приготовлений, однако они все еще не хотели сдаваться, хотя уже знали, что на этот раз их не пугают и не уговаривают. Десять минут, данных на размышление, истекли. Шесть орудийных выстрелов слились в один, и район митингов окутался дымом и пылью. Мгновенно люди разбежались и стали прятаться за деревьями. Как уже было условлено раньше, батарея обстреливала рощу непрерывным беглым огнем. Только после седьмой очереди перед рощей появились первые выбежавшие без оружия. Я моментально скомандовал батарее - «стой».
Через минуту все поле было усеяно бегущими без оружия бунтовщиками. Со всех сторон на них галопом шла кавалерия и стала собирать их и строить в колонну. Из ближайшей деревни по направлению к роще на рысях выехал санитарный обоз. Я приказал сосчитать количество выпущенных снарядов. Оказалось, что мы выпустили восемьдесят четыре снаряда.
Дальнейший ход дела мне представлялся весьма просто: будет сейчас же составлен военно-полевой суд, и дня через два, самое позднее, зачинщики будут расстреляны. Остальные же в зависимости от степени вины понесут различные наказания. Далее полк должен быть расформирован, и солдаты по частям вольются в другие полки, причем их, конечно, надо как можно сильнее распылить».
Итак, что же случилось? По мирно спящим солдатам собственной армии сводная батарея штабс-капитана Гиацинтова сделала 84 выстрела гранатами и шрапнелью - без предупреждения, не встречая сопротивления, не дав шанса бежать или сдаться. По подсчетам победителей, полк потерял 154 человека, в том числе 48 убитыми. Из-за вмешательства комиссара Временного правительства был отменен приговор остальным «бунтовщикам» (им грозил расстрел, замененный каторгой), но в то же время фронтовой трибунал оправдал всех участников расстрела, не вынеся им никакого порицания.
Это был не первый случай стрельбы (в том числе артиллерийской) по своим же солдатам. Однако до этого эпизода каратели ограничивались стрельбой «на высоких разрывах», то есть шумной, но в целом почти безвредной демонстрацией намерений. Здесь же произошла трагедия, которая в силу каких-то обстоятельств была не замечена ни белыми мемуаристами, ни советскими историками. По сути это полноценное описание одного из первых актов Гражданской войны, начавшейся не в мае 1918 года (с восстания белочехов), не в январе 1918 года (с разгоном Учредительного собрания) и даже не с 7 ноября – а уже летом 1917 года. И начали войну те, кто лучше других должен был представлять ее последствия – имеющие знания, власть и силу офицеры РИА.
Гиацинтов, заслуживший даже среди собственных подчиненных прозвище «палач», вынужден был бежать с фронта в Москву уже в сентябре 1917 года и продолжил борьбу против революции в Добровольческой армии. В одном из фрагментов мемуаров он сам оценивает соотношение сил белых и красных как один к ста. Стоит ли этому удивляться, если годом ранее вы своими руками раскололи армию и народ на две очень неравные части? В эмиграции Гиацинтов вступил во Французский иностранный легион и вскоре на собственной шкуре ощутил то, что испытывали расстрелянные солдаты Остроленского полка – хроническое воровство интендантов, постоянное насилие со стороны старослужащих-арабов, тупость и невнимательность к нуждам подчиненных со стороны офицеров-французов. Бывшие белые офицеры почему-то не хотели безмолвно умирать в пустынях и горах французский колоний: они пытались бежать, они восставали с оружием в руках, они «косили» от службы в госпиталях – то есть делали то же самое, что их собственные солдаты пятью годами ранее…
Двух неудачных войн Гиацинтову хватило, чтобы хотя бы не участвовать в событиях Второй мировой войны на стороне Германии. В конце жизни он перебрался из Франции, где работал химиком (и так и не принял никакого гражданства) в США. Где-то там и по сей день живут потомки человека, отдавшего команды к одному из первых столкновений Гражданской войны.
Владимир Скращук, для «Глагола»
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
