Царская армия: от принятия до отрицания
24 февраля 2021
«Глагол» продолжает еженедельные публикации обзоров иркутского историка и журналиста Владимира Скращука о редких книжных изданиях, многие из которых сохранились в Иркутске в единственном экземпляре.
Чаще всего это книги эмигрантского, диссидентского толка, хотя встречаются и советские издания. Ранее в обзорах можно познакомиться с книгами Сергея Вакара, Зинаиды Гиппиус, Бориса Никольского, Виталия Ручинского, журналом «Советские ребята» и историей эпидемий в России. Сегодня автор представляет работу 1932 года.
Царская армия в период мировой войны и февральской революции. Материалы к изучению истории Империалистической и Гражданской войны / Под. ред. А. Максимова – Казань, «Татиздат», 1932. – 274 с.
21 сентября 1920 года Совнарком РСФСР учредил комиссию из девяти человек при народном комиссариате просвещения «для собирания и изучения материалов по истории РКП(б) и истории Октябрьской революции» – «Истпарт». Вскоре были созданы местные бюро Истпарта, подчинявшиеся в первое время отделам народного образования, но уже в декабре 1920 года все бюро передали в ведение губернских партийных комитетов. Иркутское бюро, например, создано решением президиума Иркутского губкома РКП(б) от 23 декабря 1922 года и проработало (после ряда реорганизаций) до 2 декабря 1939 года, когда функции отдела истории партии были переданы партийному архиву Иркутского обкома партии.
Перед Истпартом были поставлены три основные проблемы: история Октябрьской революции (1917-1920 годов); подготовка лекционного материала для партийных организаций и широких масс; всестороннее изучение жизни РСДРП в связи с историей рабочего движения (1870-1920 годов). От идеи подготовки истории партии сразу отказались, решив сосредоточиться на собирании материалов – и занимались этим очень прилежно. Иркутское и читинское бюро Истпарта уже в 1925 году издали к 100-летию восстания декабристов несколько неплохих книг с уникальными документами. Книга «Царская армия…» стала первой в серии изданий Татцентрархива и Татистпарта по истории революции и Гражданской войны. Можно придраться к частностям и сказать, что формально Первая мировая война гораздо шире, чем революция в одной из стран-участниц, но отрицать значение войны в формировании революционной ситуации невозможно.
В сборнике опубликованы несколько сотен солдатских писем, которые не были пропущены Казанской военно-окружной цензурой, хотя и проскочили армейские комиссии на фронте. Кадровые офицеры царской армии, стоит заметить, крайне плохо разбирались в политической ситуации. Как правило, первым впечатлением от известия о февральской революции было не желание реванша, а крайнее изумление – их жизненный опыт не допускал ни малейшей вероятности такого развития событий. В 1915-1916 годах в письмах с фронта в тыл отправлялась откровенная антивоенная пропаганда – возможно, на фронте было просто не до нее? Тыловые цензоры должны были оправдать собственное существование, поэтому читали письма фронтовиков не просто внимательно – уже в 1914 году они буквально прозревали сквозь солдатские приветы родным и близким крамольные мысли.
Русская императорская армия на 1 августа 1914 года насчитывала более 1 млн 423 тысяч человек и была самой большой армией мирного времени. После завершения мобилизации ее численность выросла до 5 млн 338 тысяч человек, и стоит сказать, что в целом это было лояльное своему командному составу и достаточно высоко мотивированное формирование. Существует общепризнанная последовательность отношения больного к болезни: отрицание - гнев - торг - депрессия - принятие. Если рассматривать войну как болезнь, то рядовые солдаты РИА пережили этот процесс в обратном направлении. Они принимали ее и были готовы сражаться «до победного конца» в начале, пережили депрессию первых поражений, и в итоге так резко высказали свое отрицание существующей власти, что стали одной из трех сил формировавших Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Если вдуматься в эту ситуацию, то станет понятен абсурд происходящего. Солдат – состояние временное, солдат должен быть лоялен своему командованию и полностью зависит от него. Но в 1917 году в России солдатская масса опрокинула многие понятия.
За весь 1914 год сотрудники архива смогли найти всего полтора десятка писем, задержанных цензурой. Невозможно понять, почему не пропустили, например, такой текст: «Бьем мы немца как сукина сына и до тех пор будем его колотить пока в прах не разобьем, чтобы он больше не дрался, а уж тогда вернемся домой» (Здесь и далее все цитаты приведены по тексту сборника. – В.С.). Сказано ведь достаточно бодро и придурковато? Кажется, да, но цензор сохранил это письмо для истории, не пропустив его адресату.
Хотя война началась с серии наступлений РИА на территорию Австро-Венгрии и Восточной Пруссии, солдаты и казаки уже с первых дней воспринимали ее как оборонительную. Они были уверены, что жестокий враг уже находится на территории России: «Коли злой враг в нашей России и сквернит нашу матушку Россию, мы должны его стереть с лица своей родной земли и прийти на свою родину со славою и честью, чтобы не стыдно было нашим героям - войти в свой край родной и будем биться до конца и готовы положить свои кости на поле битвы за свою родину и своих милых детушек».
Первая военная зима повергла армию в уныние. Россия была абсолютно не готова к войне: боеприпасы, снаряды и оружие, запасенные интендантами к 1914 году, закончились уже в ноябре; на фронте не было ни сапог, ни шинелей, ни еды. «Посмотрел бы во что мы одеты, посмеялся бы, многих обувают в лапта, целые полки...». «…Нам прислали добавок в полк 700 человек и все без винтовок, сидят в окопах, дожидаются пока товарища убьют, тогда он берет винтовку и начинает стрелять. Вот какая война у нас теперь стала, из орудий даже нет ни одного выстрела всю зиму, а неприятель по нас лупит почем попало; 12-ти дюймовыми снарядами встречал наш праздник», - это лишь два из многих свидетельств о проблемах снабжения, причем оба датированы уже 1915 годом. Сомневающихся в достоверности изложенных жалоб отсылаем к книге Юрий Бахурина «Фронт и тыл Великой войны» (М.: «Пятый Рим», 2019), где на 1136 страниц все то же самое расписано в подробностях, которых не могли знать рядовые фронтовики,
Пока производство всего необходимого не наладили, пока экономика не перешла на новые принципы и приоритеты в работе, фронтовики начали роптать: «Солдаты вообще очень правильно смотрят на войну, как на огромное несчастье не отдельных лиц, а целой страны, несчастие, как экономическое, так и моральное, а на немецких солдат, как на своих товарищей по несчастью…».
Написавший эти строки солдат 30 пехотного полка имел, по-видимому, некоторое образование, потому что в этом же письме он пишет: «…родина дорога нам только домом и близкими людьми, а не учебником истории Иловайского или Острогорского». Надо полагать, он видел оба учебника и мог понять, что отцы-командиры предлагают воевать не за реальную Россию, а за искусственно выведенный образ.
Другой фронтовик, пролежавший пять суток в снегу после того, как немцы взяли Гродно, высказался еще более решительно: «Сначала был аппетит защищать родину, но теперь хоть чорт бы ее взял с ее защитой…». Даже артиллеристы, которым не приходилось ходить в атаку под пулеметами, быстро устали от войны и непрерывного тяжелого труда: «…чувства наши притупляются до того, что мы делаемся совершенно деревом, никакого веселья, никакого участия не видим мы».
Некоторая часть писем свидетельствует о наступлении фазы торга. Эи фронтовики полагали, что солдаты герои, а вот в тылу окопалась всякая сволочь, да и начальство сплошь продалось врагу. «Начальство старается только набить как можно туже карман, а если придет туго от неприятеля, то старается убежать бросив нас нижних чинов, лишь бы самим спастись. …На что наш прапорщик герой на язык, а на деле плох. Нам пришлось задержать неприятеля каких то два часа и он убежал из окопов сослался на то, что пойду за патронами, ево ли дело ходить за патронами, это явная трусость».
Несоответствие между положением дел на фронте и парадными отчетами к концу 1915 года стало столь разительным, что даже рядовой лейб-гвардии Измайловского полка не удержался в письме родным: «5 декабря был смотр, смотрел Государь Николай Александрович, - поблагодарил нас, просил постараться, сказал в скором времени победим врага, но только надоело уже нам побеждать».
В менее привилегированных пехотных полках выражались еще более грубо: «Приезжал Царь, сказал нам, что надо выбить неприятеля с своей земли, мы сказали постараемся, ну а себе мы думаем на уме, должно быть, мало отдали, надо отдать Москву, Петроград, тогда будет мир». Что это, как не стадия «торга»? Солдаты готовы поступиться тем, что было дорого, но на фоне непосильных тягот войны уже перестало быть таковым, уступив ценности более наиболее простой и близкой – собственной жизни.
Хотя в пораженчестве принято обвинять в основном революционеров, но оно проявлялось и в окопах: «Которы говорят, что надо ружья побросать которы говорят надо нацальство разбить». Это письмо датировано декабрем 1915 года, и зная сегодня, что армия продержалась на фронте еще почти два года, можно сказать, что автор переоценил недовольство однополчан. Но следует учесть, что писал он это после тяжелых боев, проведя в окопах 38 дней подряд, накануне отвода частей РИА из «Варшавского выступа». Ему вторит спустя несколько дней, уже после оставления Привисленских губерний, другой солдат: «Пожалуй надо сказать - воткнуть штыки в землю всем и бросать воевать с нашим порядком в России и нашим хорошим Начальством. … Россия провоевала 11 губерний. Теперь правители с нашими хорошим начальством все провоюют».
Вслед за разочарованием в возможной победе, собственном командовании и даже императоре, у солдат появилось отторжение и к другим институтам. В письмах звучат призывы не верить газетам – «они только подкрашивают»; не верить общественным организациям, собирающим подарки на фронт – «…не на армию жертвуете, а генералам на коньяк. Солдатские посылки также превращаются все в деньги…». Не верить даже показному человеколюбию: «Крест, красный крест, бывший прежде символом милосердия, любви к ближнему, самопожертвования, теперь ярко грубо кричит: продается с публичного торга». Еще одно свидетельство на ту же тему, написанное в другом полку, мало чем отличается от первого: «Праздники для нас одна тоска. …Были вот и у нас две елки. Одна елка была в отряде красного креста и где особенно был безшабашный разгул, сколько было выпито водки...».
Полной переоценке подверглись и отношения в обществе – те, кто привык быть ничем, вдруг оказались в первых рядах, защищая собственными телами и жизнями тех, кто был всем. «…Все лучшие материалы для войны дала больше никто, как деревня, или же город, но те силы города, которые ни на что не способны. Вот теперь только дали дорогу тем, которых презренное общество презирало - пожалуйте, мол, в окопы; всегда вы были последними, но за то теперь вы первые на позиции, а мы спрячемся у вас за спиной и будем ждать, пока победите вы», - пишет автор, явно не чуждый культуре и образованию.
Если оценивать ситуацию непредвзято, принимая во внимание одни только факты, то придется признать: гражданская война шла в РИА уже в окопах первой мировой. С одной стороны было командование, которое поддерживало дисциплину телесными наказаниями, им в книге посвящен целый раздел. С другой стороны – видавшие всякие виды разведчики и казаки без тени сомнения убивали особо зарвавшихся офицеров, иногда и по несколько человек разом (таких примеров в книге немного, но они есть). Один солдат, не сумевший удержаться и ударивший командира в ответ на издевательства, писал письмо родным из 27 Сибирского стрелкового полка, который с 1907 по 1914 год был расквартирован в Иркутске.
Если у части солдат происходящее вызвало мысль «С таким начальством плохо заслужить себе чего нибудь доброго, да ничего бы и не нужно только скорее мир», то у других фронтовиков настроения были еще тяжелее – «…надежда на мир как на воскресение мертвых». Совсем отчаявшиеся искали нечто человеческое во враге, с которым должны были воевать: «Я и теперь понять не могу, какая польза от этой войны России - победить немцев? Но разве мешали немцы России заниматься своим делом; двинуться вперед? - но разве немцы не пускали учиться русских…».
Еще дальше заходит другой автор, который пишет уже как потенциальный коллаборационист: «Когда немцы занимают территорию, нашу, то они позволяют крестьянам брать казенного леса сколько угодно и на поправку избы и на топливо. И этим невольно приобретают симпатии со стороны населения, т. к. то, что составляло их насущную нужду, подобно воздуху, было под страшным запретом, вдруг делается свободным и доступным». Маловероятно, чтобы подобные проявления были массовыми, но даже частные слухи иногда становятся мощной силой.
Даже если отбросить те письма, которые можно счесть следствием агитации революционных партий, остаются весьма сильные документы, почти пророческой силы: «А воевать у нас силы хватит, хлеба тоже, а до народа какое нам дело. Прикажут - мы и станем по народу стрелять. Братья, сестры, отцы, матери, - все нам непочем. Немцев только бить мы не умеем, снарядов нехватает, а для своих - сколько хочешь».
В этом России предстояло убедиться всего через два года, когда эти же самые солдаты и казаки разделились на множество армий, и началась война «всех против всех». Цензоры Казанского военного округа, сделавшие работу полевых исследователей-социологов, могли предсказать ее в самых жутких деталях. Император Николай II предстает на страницах этой книги каким-то профессором Выбегалло, который ставит эксперимент по созданию полностью неудовлетворенного индивидуума, которого бьют, не кормят, не дают одежды и отдыха, но при этом доверяют оружие. Что ж, теперь можно считать доказанным: в конце эксперимента вылупившийся из «самозапиральника» войны кадавр расстреляет своего создателя вместе со всей семьей.
Владимир Скращук, специально для «Глагола»
Возрастное ограничение: 16+
В наших соцсетях всё самое интересное!
